|
Кепка в кустах
– Военным я стал, глядя на деда. Служил в Институте авиакосмической медицины. Уволившись в запас, остался там старшим научным сотрудником. Моделирую на компьютере физические процессы.
Дед не хотел, чтобы я был военным, а мама страстно этого желала. Она была очень боевая. В годы войны стремилась на фронт и прорвалась. Она окончила школу партизанских радистов, и ее, единственную дочь маршала, должны были отправить в тыл врага. Но… не решились. Думаю, из-за дедушки. Помните ситуацию с сыном Сталина, попавшим в плен в начале войны? Немцы пытались шантажировать им Сталина. Думаю, дед не хотел, чтобы похожая история повторилась с ним. Мама работала на центральном партизанском узле, потом ее перевели на подвижной узел при Центральном фронте – рядом с дедом. Но не под его присмотром – штаб был отдельно, радиоузел – отдельно.
Рассказами о войне Рокоссовский внука не баловал. Зато игры в войну маршал не пропускал.
– Он с нами часто играл в разведчиков, – улыбается Константин Вильевич. – Играли по выходным на даче (у нас был большой участок к северу от Москвы). Мы с соседом-приятелем с одной стороны, дед – с другой. Задача – устроить засаду, найти и обезвредить противника. У нас были игрушечные ружья. Однажды ищем мы деда, смотрим: его кепка в кустах. Ползем к ней. Крадемся, крадемся, и вдруг позади нас появляется дед: «Бах-бах, вы убиты!» Перехитрил нас, повесил кепку на куст, а сам зашел с тыла. Потом смеялся над нами. Так, говорил, ползли замечательно – жалко останавливать!
Маршал был страстным охотником. На природу часто ездил с фронтовым другом – генералом Константином Телегиным.
На каникулах маршал по полдня гонял по шахматной доске внука. Сам Константин Вильевич играет неплохо, но побеждать деда (уже сильно болевшего) было нелегко.
– Дед любил спорт, – вспоминает Рокоссовский-младший. – Но болельщиком себя не считал, соревнования по телевизору не любил, хотел участия. Играл в волейбол, в теннис, хорошо плавал. Футбол его мало волновал. Я этому удивлялся, а он относился с юмором. Мы с отцом смотрим матч, а он подойдет сзади: «Э-э, Башашкина опять смотрят».
Про футболиста Башашкина – отдельная история. У игрока был третий номер. И вместо мужского вопроса «Будешь третьим?» тогда спрашивали: «Башашкиным будешь?» Маршал знал его с другой стороны. Во время поездки в Польшу футболист попал в какую-то скандальную историю. А выручал его сам Рокоссовский.
Возвращение поневоле
То, что после войны Рокоссовский (поляк по отцу) долго жил в Польше и занимал высокие посты – министра обороны и зампреда совмина – факт известный. Но до сих пор считается, что в 1956 году он подал в отставку из-за болезни. Однако маршал покидал родину предков вынужденно.
– Это – последствия ХХ съезда КПСС, – рассказывает Константин Вильевич. – Не намного пережил Сталина и президент Польши Берут. У деда с ним были очень хорошие отношения (Берут и пригласил его в Польшу). После смерти президента в Польше началась борьба за власть. Группировка сторонников Берута, к которой примыкал дед, против группировки Гомулки. Последние хотели «социализма с польским лицом», отстраниться от Москвы.
Они победили, за них были большинство поляков, студенты, интеллигенция. Прошли выборы кабинета, деда не избрали. Сделали так, что он подал в отставку. А простые люди, далекие от политики, мне кажется, его любили.
Дед вернулся в Москву. Ему было обидно. Он же ехал в Польшу помочь построить армию. А его обвинили в том, что он навез туда советских офицеров и генералов.
Сейчас-то поляки признают, что Рокоссовский принес пользу польской армии. Он поднял их вооруженные силы, приспособил к современности. Смог добиться, чтобы из СССР им поставлялось новейшее вооружение. Из всех соцстран наиболее современные образцы были у поляков.
Да, и в Польше тогда репрессировали. Но сейчас доходит до маразма, до измышлений, что Рокоссовский был близок с верхушкой НКВД… А он же был арестован в 1937 году, как и многие другие, по ложному доносу. Мне, внуку, дед этого не рассказывал. Знаю то, что пересказала мама.
Колотили его ежовцы от души. И выжил он, возможно, оттого, что держался, не оговаривал себя. Даже у судейской тройки «доказательства вины» вызвали недоверие.
Доказательства строились на показаниях поляка Адольфа Юшкевича, соратника деда в гражданскую. Но дед-то хорошо знал, что Юшкевич погиб под Перекопом. Он сказал, что все подпишет, если Адольфа приведут на очную ставку. Стали искать Юшкевича и обнаружили, что он давно умер.
Так и вышел дед из «Крестов», три года вычеркнув из жизни. Здоровье у него сильно пошатнулось.
В семейном архиве у нас хранилось письмо Телегина (был арестован в 1949 году, вышел в 1953-м), присланное деду из заключения. Он рассказывал, как у него выбивали показания – били до посинения: доходило до того, что появлялась мысль подписать все. Как Телегин передал письмо, не знаю: на нем не было ни имен – ничего, письмо в никуда. «Дорогой друг…» – и все.
В лучах славы
На вопрос, каково быть потомком знаменитого полководца, Константин Вильевич скромно улыбается:
– Когда праздники приближаются – это чувствуется. Журналисты о нас вспоминают. В другое время все тихо. У нас в семье не принято пользоваться фамилией. У меня привилегий по службе не было. И дед этого не любил. Он был очень скромным человеком. Во время парадов стоял на трибуне во втором ряду. На работу ходил пешком. Генштаб – на улице Фрунзе, а мы жили рядом, на Грановского. Иногда я ходил с ним. Он доводил меня до школы, она была по дороге, потом шел на службу. Люди его узнавали, улыбались. Он со всеми здоровался, как со старыми знакомыми. Был вежлив. Один военный историк, теперь знаменитый, мне рассказывал, что они студентами, зная, что Рокоссовский ходит по этому переулку, специально сбегали с занятий, чтобы попасться ему навстречу. «Мимо проходим: «Здравствуйте, Константин Константинович!» Он всегда отвечает: «Здравствуйте».
Маршал очень гордился тем, что именно ему поручили командовать Парадом Победы в июне 1945-го – он считал это справедливой наградой. Рокоссовский прошел все главные битвы Великой Отечественной, всегда – на центральном направлении. И под Москвой, и под Сталинградом, и под Курском, и в Белоруссии. Во главе Донского фронта, у которого постоянно менялись названия, дошел до Варшавы. Этот фронт, уже под руководством Жукова, брал Берлин.
Кстати, есть люди, желающие приобщиться к славе маршала. Как рассказал Константин Вильевич, один из них, киевлянин Сусликов, присвоил фамилию Рокоссовского и выступает как его потомок.
– Уже договорился до того, что он – сын от первого брака. А дед на моей бабушке был женат – больше ни на ком!
Еще один «родственник» есть в Ростове. Он поскромнее. Числит себя сыном, но на мировую известность не претендует. А Сусликов, к примеру, приезжает в Волгоград и начинает учить музейных работников…
Маршал и мифы
Еще при жизни Рокоссовского о нем рассказывали массу невероятных историй. Одна из легенд гласит, что каждого своего солдата он знал в лицо.
– На это никакой памяти не хватит, – говорит Константин Вильевич. – Да, дед демократично относился к людям. На передовой мог подойти к солдату, спросить, как живет, какие трудности. Его любили в войсках и не боялись, как других, не старались избегать. Отношения «я – начальник, ты – дурак» у него не было никогда.
О нашей семье много и других легенд ходит. Например, про то, как Сталин нарвал букет роз и подарил жене Рокоссовского. В семье я никогда об этом не слышал. А другие говорят – было. Еще встречаю утверждения, что Рокоссовский возил с собой икону, молился на нее. Я знаю, что к религии дед был абсолютно равнодушен – сын своего времени, атеист. Но невоинствующий. Скажем, на Пасху у нас куличи пекли, яйца красили. Он с юмором к этому относился, хотя куличи любил, как и пирожки.
Смерть пришла к Рокоссовскому неожиданно. У него было больное сердце. Но умер не от этого. За полгода сгорел от рака.
– Последние его дни я не застал – мы жили в Новосибирске, я сдавал экзамены в школе, мне было 16, – вспоминает Константин Вильевич. – Приехали к самому концу. Его положили в больницу – родители меня туда не брали. Тяжело это было. Особенно – процедура похорон. Тягостная обстановка… Я видел, как плакали люди, стоявшие в очереди, чтоб попрощаться с ним. Брежнев тоже плакал, совершенно искренне. Дед у всех вызывал симпатию."
|
