|
Скоро декабрь, а значит, очередная годовщина крушения СССР и создания на его обломках десятка новых государств, позже объединившихся в СНГ. Хорошо помню, как изначально нелепо выглядела затея: в Вискулях встретились трое политиков, и у каждого на уме было что-то свое. Самовлюбленному Ельцину важно было заявить о себе как о политике исключительного дарования. И он нахраписто добивался того, чего никак не мог добиться ненавистный ему Центр — заставить Киев не отворачиваться от Москвы, а подписать с ней хоть какой-нибудь союзнический договор. Кравчук был недоволен разговорами о союзе, потому что его приглашали в Беловежье якобы для другого: обсудить, что можно пообещать президенту СССР, чтобы тот не артачился, а быстрее подавал в отставку. Шушкевич, переходя от Ельцина к Кравчуку и от Кравчука к Ельцину, каждому доверительно сообщал о своем принципиальном согласии с его, Ельцина (Кравчука), позицией.
Сходились только в одном — в обоюдном желании поскорее избавиться от Горбачева. Интересно, как Ельцин тогда аргументировал эту необходимость: «По его милости мы стоим враскорячку: одной ногой — в административной системе, другой — в демократии. А нам нужно обеими в демократию!». И сидящие за столом согласно кивали: мол, конечно, только так, никак не иначе… С той поры минуло тринадцать лет — надо же, чертова дюжина! — и что переменилось? Опять стоим «враскорячку»! Только теперь наши вожди уже сетуют на другое — на слабость административной системы, из-за которой неровен час проиграем войну с международным терроризмом и окажемся под пятой алчного, желающего нашей погибели Запада.
Крепить вертикаль власти в СНГ принялись повсеместно. Но, что самое любопытное, одновременно. Повсюду президенты вдруг озаботились потерей управляемости, которая «сейчас представляет одну из самых серьезных угроз нашей государственности». Чем можно объяснить такое единомыслие разномастных властителей? Старик Макиавелли когда-то сказал: «За любой политической идеей стоит заурядный интерес к вещам». Значит, причину надо искать в собственности, некогда общенародной, а теперь уже чьей-то.
Интерес власти к вещам
Покуда ее (собственность) делили (разумеется, согласно «разблюдовке», спущенной свыше), никакая сильная «вертикаль» не требовалась. Кадровая чехарда в высших эшелонах исполнительной власти, которые то появлялись, то исчезали, будто миражи; нескончаемые конфликты между парламентариями, порождающие законодательный паралич; многократное и бессмысленное реформирование правоохранительных структур — все это проистекало вовсе не от неопытности новых руководителей. Они оказались людьми с обостренным «интересом к вещам», а он подсказывал: в условиях бюрократической неразберихи самые лакомые куски государственного пирога проще рассовывать по карманам родственников и доверенных лиц.
Наконец рассовали. Все, до последней крошки. Исторический передел завершен. Какая перед новыми собственниками встает первоочередная задача? Исключить какую бы то ни было возможность поползновений на «нажитое». Вот тут-то и вспомнили про административную систему и принялись ее крепить. Демократия с ее идеями гражданского общества сразу же стала помехой. Эдакий атавизм эпохи первоначального накопления капитала. «Восстановление бездумно порушенного» — это от лукавого. За всем стоит личная корысть тех, кто сам прорвался к власти и потянул за собой согласных делиться. А на примере «несогласных» власти теперь демонстрируют «наведение порядка». Что можно сказать на сей счет?
Многократно обманутому и обворованному населению, конечно, такое нравится. И будет нравиться до тех пор, пока оно не поймет, что это всего лишь очередной обман. Нынешнее «больше порядка» — такая же надуваловка, как вчерашнее «больше демократии».
В 1999 году кремлевская бюрократия, в то время уже ворочавшая гигантскими капиталами, катапультировала Путина на верхние этажи власти. Почему именно его, за какие заслуги и дарования?
Можно перебирать разные версии, но все они сойдутся в одном — в нем увидели надежного проводника своих интересов. Оправдал ли кремлевский выдвиженец возлагавшиеся на него надежды? Что бы там ни говорили об олигархах, которых Путин приструнил (они теперь и впрямь — сама лояльность), людям из ельцинского «ближнего круга» хуже не стало. Гусинский, Березовский или Ходорковский — эти нужны были для исполнения ритуального танца «Победа над злом». Они никогда не были своими людьми при дворе. Вхожими — были, но своими — никогда. Путин «наводит порядок» поодаль от интересов команды своего предшественника, проявляя деликатность и понимание. Вот в отношении иных демонстрирует подлинно чекистскую непримиримость. Только вот вопрос: ради чего?
Ради собственности. Российский бизнес взят под контроль бывшими питерскими чиновниками и питерскими особистами. За последние годы они сильно подросли в чинах и теперь имеют возможность ликвидировать «несправедливость», допущенную в отношении них в прежнее время: в пору, когда делились главные богатства страны (нефть, газ, металлы, вооружение и прочее, прочее), они, служащие областного масштаба, вынуждены были «распиливать» городскую собственность. Тоже, конечно, не хухры-мухры, но разве ж сравнить с потанинскими или вяхиревскими миллиардами!
Первый президентский срок питерские использовали для завоевания командных высот в экономике и финансах. Один только «Газпром» с Центробанком, на которые сразу же бросили надежных земляков, дорогого стоили. А госрезервы? А железные дороги? А торговля оружием? А таможня с налоговыми службами? В конечном счете все это — собственность. И теперь ею владеют свои, проверенные, люди. Но это еще не финал наведения порядка. В чужих руках остаются самые лакомые куски — нефть и стратегические ресурсы. Вот на их поглощение и уйдет второй президентский срок.
Борьба с мировым терроризмом и борьба за собственность — две грани одной и той же борьбы — за власть. Неслучайно сразу после объявления об «интервенции против России» кремлевские администраторы один за другим отправились руководить крупнейшими коммерческими компаниями, разумеется, по совместительству. Это уже новый штрих в президентской политике.
О чем он говорит? Процесс еще не закончен, но уже понятно, что администрация президента становится крупнейшим собственником в России. Ее финансовые возможности никому не подконтрольны. У нее собственные компании и даже подобие собственного бюджета — некий стабилизационный фонд, о котором законодатель знает лишь понаслышке: сколько в нем скоплено денег (если, конечно, ему говорят точную сумму, а не плюс-минус несколько сот миллионов) и на что их, предположительно, можно потратить. Ситуация уникальна, поскольку не имеет в мире аналогов.
Власть проглотила бизнес
Не следует умиляться тому, что все это-де — государство наводит порядок и возвращает украденные у народа богатства. Ни государство, ни народ — ни с какого бока. По сути дела, Путин доводит до логического завершения то, что складывалось еще при Ельцине, — номенклатурный капитализм, формула которого проста и цинична: власть принадлежит тем, кто обладает собственностью, а собственностью обладает тот, у кого власть.
У нас почему-то олигархами стали называть очень богатых людей. А олигархия — это слияние интересов власти и капитала. То, что сейчас происходит в России, и есть олигархия: власть поглотила бизнес и, определяя свои политические приоритеты, будет руководствоваться его интересами.
Через тринадцать лет после крушения коммунизма все вернулось в изначальную точку: народы живут своей жизнью, власть — своей. Привилегиям, которыми она себя наделила, мог бы позавидовать любой из советских вождей… В этой связи не могу не вспомнить маленький эпизод ушедшего лета, которому сам был свидетелем.
В подмосковный гольф-клуб заехал поиграть президент Казахстана Н. Назарбаев. Неважно, что аренда поля — далеко не дешевое удовольствие и накладное для казахского налогоплательщика. Тем более не хочу ехидничать относительно страсти сына степей к традиционной игре английских лордов. Речь не о том. Об осознании постсоветскими лидерами собственной исключительности. Как она, эта исключительность, проявлялась в данной ситуации?
Прежде чем «отец казахской демократии» вышел на поле, с него и со всех прилегающих полей были удалены игроки, которым администрация хоть и принесла свои извинения (посетители клуба — очень крупные иностранные бизнесмены, работающие в Москве), но посоветовала подождать, пока высокий гость наиграется. Это было душераздирающее зрелище! Насупившиеся охранники, выглядывающие из-под каждого куста, и многочисленная президентская свита, шумно восторгающаяся каждым ударом (кстати, играл он скверно) своего Хозяина. Не думал, что подобное увижу через тринадцать лет после крушения коммунизма.
В тот день мы наткнулись на Назарбаева и стали свидетелями его «демократизма», а могли наткнуться на кого угодно. На Путина, к примеру (правда, если б он приехал, то зачистили бы не игровые поля, а всю территорию гольф-клуба с прилегающими к ней окрестностями).
Он тоже живет на византийский манер. Одних резиденций, разбросанных по стране, у него чуть ли не вдвое больше, чем у предшественника. А считал ли кто, сколько раз за год президент летает в Сочи поплавать или покататься на лыжах? А в Питер? Пальцев не хватит загибать! А ведь это огромные расходы. На одни только самолеты с челядью, охраной, автомобилями и провизией уходят десятки, если не сотни, миллионов рублей. Откуда они берутся?
Едва ли все это укладывается в ассигнования на содержание главы государства и его администрации. Может, из того самого загадочного стабилизационного фонда? Или из кассы управляемых Кремлем коммерческих предприятий? Впрочем, не все ли равно? Они все теперь так живут — что в Москве, что в Баку, что в Киеве. Всюду. Это стиль вернувшейся в нашу повседневность демократии по-советски: у государства множество проблем, но их нет у того, кто им руководит. Нигде в цивилизованном мире не встретите ничего подобного. Нигде!
Новый правящий класс
Как повсюду в СНГ меняется власть? Так, чтобы упаси бог ничего не переменилось. Кланы, сформированные первыми лицами государства, стараются сохранить позиции с помощью бюрократического престолонаследия. Власть приватизирована, а потому не может быть передана в чужие руки. Конечно, надежнее всего передать ее родственникам — эти не подведут. В Азербайджане так и сделано: сын президента стал президентом.
В Казахстане, Кыргызстане и Узбекистане домочадцев всенародно избранных лидеров тоже мало-помалу продвигают в «большую политику», и они уже не воспринимаются подданными как случайные во власти люди. Но так откровенно «одомашнивать» демократию решаются не всюду. Где-то (например, у нас в России и в Украине) ставка сделана на продвижение земляков и товарищей по службе. Бюрократическое престолонаследие имеет национальный колорит. Но разве что-то от этого меняется? Суть остается общей: на постсоветском пространстве появились закрытые клановые системы, для которых не существует такой проблемы, как народный выбор. Теперь выбирает правящий клан, который ни при каких условиях не допустит во власть чужаков.
Для него это и есть желанная стабильность, ради которой он пойдет на многое, если не на все.
С той или иной долей стыдливости, но так происходит всюду. Поэтому не очень было понятно, когда в российских политических кругах осуждающе заговорили о Лукашенко. После того как были оглашены результаты референдума, предоставившего ему право в третий раз встать во главе Белоруссии, российские средства массовой информации, особенно электронные, отличающиеся особой близостью к государству, впали в состояние истерики. Россияне и прежде замечали, что в Кремле не слишком жалуют Батьку, а теперь даже тем, кто видел в Путине убежденного поборника славянского единения, стало понятно: российский президент недоволен Лукашенко и не хочет, чтобы его с ним как-то ассоциировали. Но чем и почему недоволен? Лучше не задавать себе этот вопрос и уж тем более не производить никаких политических сопоставлений вроде «у нас — у них». Ни к чему хорошему, кроме помутнения рассудка, это не приведет. Потому что под каким углом зрения ни смотри, а получается одно и то же: Москва упрекает Минск за пренебрежительное отношение к тому, на что сама демонстративно и с удовольствием наплевала.
Чем объяснить такой парадокс? Все, что сегодня воплощает в жизнь президент России, его белорусский коллега уже воплотил.
В Москве еще и не помышляли, а он уже выстроил назначаемую «вертикаль», ликвидировал многопартийность и жизнеспособную оппозицию, сформировал предсказуемо голосующий парламент, «пригнул» бизнес, поставил под госконтроль прессу. Так за что ж его попрекать? Есть мнение, что Лукашенко непомерно крут со своими оппонентами. Так ведь и Путин не слишком церемонится с теми, кто представляет для него хоть малейшую угрозу. Для этих, на выбор, протоптаны две дорожки — или на нары, одуматься и смириться, или в эмиграцию, с глаз долой.
Стало быть, причина не в том, что в вотчине Батьки Лукашенко что-то не так, как должно было бы быть согласно нынешним кремлевским представлениям о демократии. Путин очень хочет стать Лукашенко, не будучи на него похожим. В этом причина его неприязни, которую хозяин Кремля время от времени, явно или полунамеком, обозначает. Это своего рода отвлекающий маневр: раз критикую — стало быть, сам не такой.
Почему Россия не трогает Туркменбаши?
Обратите внимание — никто из российских официальных лиц ни разу не высказался относительно шахских замашек Туркменбаши. Странная деликатность. Чем ее объяснить? Тем, что Ниязов ничего худого супротив обитателей Кремля не сделал и не произнес. Он — отстраненно лоялен: Путина почитает, с высокими визитерами из России, вроде В. Матвиенко, трапезничает, «Газпром» привечает, нефтяных баронов ублажает. Правит себе, уединившись, по собственному разумению, соседей не трогая, — за что его упрекать? За то, что подмял под себя демократию? Так ее в этих краях отродясь не видывали, чего было подминать-то? Да и где в СНГ не так? Вон у нас в России: хочется Кремлю — голосуем, не хочется — сами назначают. Все дело в амбициях.
Если из Москвы вдруг начинают «защищать» права и свободы в каком-то отдельно взятом уголке бывшего СССР (например, в Грузии) — не факт, что там хуже, чем всюду. Попросту Путин осерчал за что-то (например, за непочтительность или строптивый нрав) на тамошнего Хозяина и хочет побольнее ущипнуть обидчика, поставить его на место.
Почему у них сейчас в такой чести дипломатия «без галстуков»? Вовсе не потому, что так важна доверительность. Неформальные отношения позволяют согласовывать интересы правителей без оглядки на положение управляемых ими масс. Лицемерно, но удобно.
Все они — и те, что давно «за рулем», и те, что, вроде Алиева-младшего, еще только осваивают вождение, — одинаково относятся к породившей их демократии. Как к девице «по вызову»: сделала свое дело — и с глаз долой, до следующего раза. Поэтому на саммитах СНГ у высоких сторон никогда не бывает друг к другу претензий относительно положения с демократией, гражданскими правами или положением средств массовой информации. Каждый у себя дома творит что-то подобное.
Не так давно были обнародованы подготовленные рядом международных организаций оценки коррумпированности разных государств мира. Самый плохой показатель из всех «нашенских» на сей раз оказался у Казахстана. И вот представьте себе ситуацию.
Собираются где-нибудь в СНГ (желательно в месте с незапятнанной коррупцией репутацией, вроде нашего Петербурга) руководители Содружества и принимаются «прорабатывать» коллегу Назарбаева: «Как же ты, Нурсултан Абишевич, допустил такое безобразие?». Что услышат в ответ? Гомерический хохот. Потому что в колонне самых отъявленных коррупционеров государства СНГ дышат друг другу в затылок. Рейтингов много, да и составляются они по-разному, так что лидерство всегда условно. Но то, что СНГ — объединение государств-коррупционеров, — признанный цивилизованным миром факт. И почему так произошло — тоже общеизвестно: из-за полного отсутствия гражданского контроля над властью. Его и было-то с гулькин нос, а теперь и вовсе нет. Гражданский контроль опять заменили «всенародной поддержкой».
Коррупция как защита от диктатуры
То, что за тринадцать последних лет произошло на просторах бывшего СССР, — имитация демократии. Ни в стиле руководства, ни в образе его жизни — ничего от народных избранников. И все потому, что у переболевших коммунизмом народов напрочь отсутствует иммунитет к вождизму и не вытравлен из сознания страх остаться без поводыря. Сначала, покуда делили собственность, им дали под видом свободы сполна испить чашу всеобщего хаоса, а после, когда всем обрыдло беззаконие и воровство, принялись закручивать гайки. Но прежде чем это произошло, народы основательно придавили страхом — для надежности.
Вдруг оказалось, что у всех государств СНГ есть внешний враг — международный терроризм (даже в относительно спокойном Казахстане вдруг задержали боевиков «Джамаата моджахедов», узбекского, правда, по происхождению, но зато якобы входящего в состав коварной «Аль-Каиды»). Сначала было не очень понятно, что это за такое всеобщее поветрие и чем оно вызвано. Но потом все прояснилось: внешний враг нужен для того, чтобы следом за ним появился враг внутренний. Породив его, власть рассчитывает отбить у народа всякую охоту якшаться с какой бы то ни было оппозицией. «Кабы чего не вышло» — впервые после хрущевской оттепели эта мысль вновь овладела до конца не отвыкшими робеть перед всесильной властью низами.
К примеру, в российской политике становится небезопасным иметь дело с теми, кто как-то оппонирует власти. Они теперь — «пятая колонна», агенты сил, замысливших ослабить Российскую армию и расчленить Россию как целостное государство. Солдатские матери, правозащитники (разумеется, не те, что чаевничают в Кремле), политики демократической ориентации, ученые-обществоведы, позволяющие себе усомниться в верности нынешнего курса на усиление бюрократии, — все они, оказывается, на содержании у врагов Родины.
За годы, прошедшие после падения коммунизма, в России никогда не было столько судебных процессов по обвинению в шпионаже и — страшно сказать! — в измене Родине, как сейчас. Кто-то рубанет в сердцах: «Потому что прежде, до Путина, в стране был бардак, а он наводит порядок, и недовольны этим только те, кто получал на бардаке немалые барыши!». Ах, если бы так. Обвиняют-то вовсе не тех, кто в прошлые годы оптом и в розницу «торговал Родиной». Эти и сейчас при чинах и невдалеке от власти. Обвиняют случайных, почти ничего не значащих для безопасности страны граждан. Так, в назидание. Похоже, наступает время, если оно уже не наступило, когда несогласных требуется «придавливать», чтоб не сбивали с толку сомневающихся, а сомневающихся — «приглаживать», чтоб не путались с несогласными.
Появление внутреннего врага — один из признаков вырождения демократии. Вырождается она на всем постсоветском пространстве, а потому, следом за Москвой, о «происках иностранных спонсоров и их наемников внутри страны» заговорили чуть ли не во всех столицах СНГ. Похоже, жизнь в условиях враждебного окружения и ожесточенной борьбы (правда, уже не классовой) внутри страны — это и есть та самая «национальная идея», которую так долго выдумывали те, кому «обвалилась» в карман собственность бывшего СССР.
Но вот ведь парадокс: их собственность всех нас и уберегает от произвола! Сейчас в правозащитных кругах много говорят о каком-то «сползании к диктатуре». На мой взгляд, ничего подобного не произойдет.
Конечно, внутри страны диктаторские порядки в той или иной мере можно привить (Туркмения — вовсе не что-то из ряда вон выходящее). Но как на это отреагирует Запад? Понятное дело, остро, с последствиями. А ну как всех, кто имеет хоть какое-то отношение к репрессивной власти, лишит права въезда на свою территорию? Вот уж «невъездные» богачи зарыдают! Мало того, что «семейный» бизнес окажется под ударом, так еще возникнет масса житейских проблем. Как, к примеру, ездить на собственную виллу, прикупленную где-нибудь на Лазурном Берегу? Как обустраивать детишек и внучат в закордонных колледжах и университетах? Как, наконец, «общаться» с личными счетами в солидных западных банках, а ну как их заблокируют? Без всего этого им уже не жизнь — каторга, хуже каторги… За любой политической идеей стоит заурядный интерес к вещам. У наших правителей он обостренно-личностный.
И только благодаря ему еще существует некая черта, которую они перейти не смеют, хотя хотели бы… Вот ведь как повернулась жизнь: радуемся «горю», потому что оно не «беда»!
Диктатуры возникают из веры и страха. У нас нет ни того, ни другого. Кому верить? Депутатам, преисполненным верноподданнических чувств? Или творческой элите, «пасущейся на барских лугах»? Эти что угодно превратят в фарс. Вон как овладела умами президентская затея: хор политического «одобрямса» становится все голосистее. Чуть ли не каждодневно слышим рассуждения об укреплении остающихся не укрепленными вертикалей.
А что со страхом? Да кто вообще способен породить в нынешнем обществе столь сильное чувство? Силовики с невыразительными лицами приказчиков едва ли на такое способны. Или, может, генпрокурор, одержимый идеями контрзахвата заложников и упрощенного судопроизводства? Так ведь это не для нас говорилось, а для президента. Устинов своим по-сталински незатейливым заявлением поставил себя в полную зависимость от него: «А теперь, Владимир Владимирович, делайте со мной, что пожелаете!». Такое самопожертвование нельзя было не оценить — и оценили: не только не отправили в отставку, но даже не пожурили. Может ли подобная оперетка породить в обществе какой-то страх? Скорее брезгливость.
Ни страха, ни веры. Значит, будем и дальше балансировать между иллюзией демократии и реальностью административной системы. Как говаривал один из участников Беловежья, стоять «враскорячку». Как долго? Это зависит от того, как скоро население осознает себя обществом.
Может, очень недолго, а может, и жизни не хватит.
|
