|
«Жена пока сердится и вряд ли к нему поедет»
— Ксения, вам-то зачем все это нужно? Я могу догадываться, зачем это Рыбкину, зачем Березовскому... но вы?
— А жизнь очень уж кислая была в последнее время. Не догоним, так погреемся.
— Есть ли надежда, что Рыбкин получит все-таки прямой эфир и сможет выступить перед россиянами?
— Я сейчас пишу запрос на каналы. Они могут дать эфир, могут не дать. В любом случае бесплатное время по закону у нас есть, если не будет отозвана регистрация. А регистрация может быть отозвана запросто — закон дает к тому множество оснований. Идет уголовное дело насчет якобы поддельных подписей — благодарение Богу, отпущен господин Федорук, который вообще сделан крайним, поскольку отвечал только за проверку подписей. А решение по отзыву регистрации будет приниматься тактически, в зависимости от наших действий. Пока бесплатный эфир на госканалах — в том числе на региональных отделениях ВГТРК, числом более восьмидесяти — нам предоставить обязаны. Каналы до сих пор (разговор происходит утром 15 февраля. — Авт.) не дали мне ответа по поводу организации телемоста. Велика вероятность стандартного ответа: «Мы не располагаем такими техническими возможностями».
— И чем вы ответите на это?
— Другой стандартной формулой: «Проконсультируюсь с юристами». В принципе я вправе подать в суд, хотя решение его уже не будет иметь значения — уйдет время. Можно было бы выставить кого-то, чье участие в дебатах не требует телемоста.
— А сами?
— Нет, это не мое. Конечно, можно было бы найти и выставить публичного политика — допустим, я нашла бы такого человека, — но я же вижу, как модерируются дебаты. Искать человека, чтобы его потом заставили спорить о сельском хозяйстве?
— Что слышно насчет лондонского медицинского освидетельствования Ивана Петровича? На предмет выяснения вещества, которым его обрабатывали.
— Результат должен быть сегодня на основании анализов, а по внешнему осмотру врач сказал мне только, что слизистая глаз позволяет предположить воздействие газа через маску. То есть сначала ему что-то подсыпали в чай, а потом надели маску. Но тот же врач пояснил, что при сегодняшнем уровне этой индустрии обнаружить какие-то следы через неделю почти нереально... Сама я в фармакологии ничего не понимаю и на осмотре присутствовала только как переводчик — Рыбкин не знает английского.
— Как вы полагаете, Рыбкин вернется когда-нибудь в Россию?
— Посмотрим, как все пойдет сейчас. Девочки к нему собираются — сами понимаете, это делается не сразу, хотя британскую визу при наличии всех документов изготавливают за сутки. Но у одной маленький ребенок. Жена пока сердится, она с самого начала была против его участия в кампании, да и история с Киевом ее, наверное, напугала. Она вряд ли поедет к нему. Сам он убежден, что сможет вернуться.
— Для себя вы никакой опасности не ожидаете?
— Лично — нет. Ну, может, только в плане «вторжения в частную жизнь». Присмотрятся, прислушаются к телефонным разговорам. Я даже номер мобильного не поменяла.
«Я думала, Березовский его расколет»
— А в плане профессиональной репутации?
— Да уж... В моей карьере не было более чудовищного провала, чем встреча Рыбкина с журналистами на «Эхе Москвы». Меня не было в эфирной студии — я сидела у Леши Венедиктова с Сережей Пархоменко, мы слушали все по трансляции и переглядывались вытаращенными глазами: «Ты что-нибудь понял?» — «Нет». — «И я нет». Сам Иван Петрович очень мало рассказал мне, когда прилетел. На основании этого минимума я выстроила хоть сколько-то приемлемую стратегию, когда можно, пусть и не называя имен, рассказать о хотя бы общей картине случившегося. Наверное, мне следовало вообще отговорить его тогда от общения с журналистами. Но сам Рыбкин как раз был настроен на это общение — он вообще, если вы заметили, любит разговаривать с прессой. Я постаралась ему объяснить, что «Эхо» — дружественная радиостанция, поймут, что человек в шоке, не будут мучить расспросами... Но то, что произошло, было вообще за гранью. Я в принципе человек мягкий, но тут уж мне пришлось настоять на немедленной поездке в Лондон — мне казалось, что хоть Борис Абрамович его расколет.
— То есть Лондон — ваша инициатива?
— Да, конечно. Я сама позвонила Березовскому и сказала, что им необходимо встретиться.
— Ту роковую пленку, якобы снятую в Киеве, мы увидим?
— Захотят — покажут, не захотят — спрячут.
— Что на ней все-таки?
— Мне Иван Петрович сказал только одно: «Криминала на этой пленке нет». То есть нет убийства, нет других противозаконных действий, которые он мог совершить под действием наркотика. Девочками сегодня, кажется, никого не скомпрометируешь...
— Значит, мальчики?
— Почему, возможны варианты. Козочки... Заодно оценим меру изобретательности сценаристов.
— Вы не можете не знать, что сценаристом часто называют вас.
— Ну, это не мой стиль. Если бы вы мне дали денек и предложили разработать красивую концепцию похищения кандидата — я изобрела бы и более эффектное исчезновение, и менее конфузное появление, чем этот выход из самолета в смешной шапке и темных очках.
— Авторство Березовского тоже широко обсуждается...
— Я Бориса знаю много лет. Он, в отличие от меня, оптимист. То есть я в провальной ситуации могу опустить руки и честно сказать: «Я сделала все, что могла». Борис — другое дело, он из тех, кто бежит за троллейбусом. То есть не сдается до последнего. И для меня критерием оценки ситуации были его слова: «Я вообще ничего не понимаю!»
Вы можете посмеяться над этим, можете не верить, но Березовского действительно волнует судьба страны.
— Да я вам охотно верю! Я просто не смогу жить в стране, которая ему рисуется...
— А я смогу. И зная стиль Березовского, я примерно представляю идеи, которые он способен эмулировать.
«В версию Рыбкина верю не до конца»
— У Березовского что, никого не было, кроме Рыбкина?
— А это вопрос к Березовскому. Спросите, он открыт для контактов.
— Мне неудобно его спрашивать.
— А мне — за него отвечать.
— Но с вами он советовался насчет этой кандидатуры? Ведь Рыбкин не харизматик.
— Нет, меня поставили перед фактом после того, как решение было принято. Березовский не скрывал, что возглавлял инициативную группу по выдвижению Рыбкина. Мой интерес здесь был именно в том, чтобы поработать именно с таким политиком, нехаризматичным. Мне это показалось забавным.
— Вы сами верите в версию Рыбкина?
— Как начальник его штаба, должна верить. Но я не могу, сами понимаете, не задумываться о том, что у этой истории может быть и второе дно. В версию Рыбкина я верю не на сто процентов. В непричастность Березовского ко всей этой истории — на сто.
— Скажите, а не могло ли быть, что он просто действительно взял да и загулял в Киеве, что любовь у него там, я не знаю...
— Нет, это совершенно исключено. Я бы могла это рассматривать всерьез, исчезни он в субботу вечером. Но в четверг вечером, когда на пятницу назначена регистрация?! Когда еще неизвестно, зарегистрируют ли?!
— Но ради чеченского урегулирования, как видите, он всем этим пренебрег. Зов плоти мог быть и более могуч.
— Я объясню вам свое видение ситуации. Почему он поехал якобы встречаться с Масхадовым? Дело в том, что те два года, когда он занимался Чечней, — он считает главными в своей жизни. Самыми мужскими. У него к этому времени и этой теме особое отношение. А тут случился взрыв в метро — то, что у нас предвыборные теракты стали чем-то обычным, никого не удивляющим, больше всего выводит меня из себя. После этих терактов всегда возникают как конспирологические версии, которые мне в принципе не близки (все это устроила власть и т.д.), — так и разные радикальные варианты решения проблемы, вплоть до полного истребления чеченцев. Видимо, Рыбкина, который уже несколько раз пытался организовать переговоры, привлекла возможность снова наладить этот процесс. Потому что другого выхода из ситуации террора он не видит. Только это могло выманить его из Москвы — так это объясняю себе я.
|
