|
Если глазьевский прецедент станет модельным, вместо четко управляемой демократии получится немалый сумбур, чего в Кремле вряд ли желают. С другой стороны, грядущие несравненные выборы могут дать нестандартную методику интерпретации. Результаты кандидата № 1 могут быть вообще вынесены за скобки, а в смысле политических перспектив будут рассматриваться № № 2 и 3, тем более что № 1 вроде бы баллотируется в последний раз. Иметь же вторым номером, делающим заявку на 2008 г., социалистического фанатика Глазьева, не всякому хочется.
Все это звучит довольно правдоподобно, однако при оценке глазьевских перспектив не учитывается такое важное обстоятельство, как уникальный послужной список кандидата, побывавшего в пяти политических командах и сумевшего предать их все. Гайдаровское правительство, затем Демпартия России, где Глазьев схарчил основателя ДПР Н.И. Травкина и привел ДПР к распаду, затем Конгресс русских общин, где схарчить соратников не удалось и пришлось уходить самому, затем КПРФ, где копание под Зюганова кончилось так же неудачно, как и в КРО, теперь "Родина", которую Глазьев пытается вытащить из-под Рогозина-Бабурина. Конечно, в политике бывает, что "Кукушка воробью разбила темя,// За то, что он кормил ее все время", но быть пятикратным кукушонком - это уже некоторый перебор. Речь идет не о попытке морализирования, а всего лишь о констатации той объективной закономерности, что летуны с таким послужным списком до сих пор никогда не делались первыми лицами. Фуше и Талейран, правда, превзошли Глазьева по числу принесенных ими присяг, но все-таки это - лица не первые, и к тому же им баллотироваться было не надо.
Если речь идет о карьере, делаемой по демократическим правилам, то кукушата там не выживают в силу простой причины. Поход во власть - это не какое-то индивидуальное начинание, а обширная кампания большой партийной команды. Лояльность к собственной партии, из рядов которой выйдут носители высоких должностей, есть conditio sine qua non, с репутацией пятикратного перебежчика там делать нечего. Не то чтобы партийные нравы были совсем уже строгими. Консервативный премьер У. Черчилль начинал свою карьеру в рядах либералов, но зато он и сам признавал, что переметываться вообще-то можно, но лишь единожды, а многократную нелояльность не поймут.
На то, конечно, можно возразить, что в условиях рутинной демократии оно, может, и так, а для российских реалий, где больше харизматики, да притом авторитарного толка, эти закономерности уже не действуют. Однако история XX века знает много вождей чрезвычайно авторитарного свойства, но перманентных перебежчиков и среди них не обнаруживается. Вожди и фюреры от Ленина до Гитлера исправно держались своих партий, а если и совершали внутрипартийные перевороты, то уже после прихода к власти, а не до этого. Что и понятно. Восхождение к вершине авторитарной власти - мероприятие не менее и даже более серьезное, нежели возглавление правительства в условиях демократической чехарды. Ставки здесь максимальны, оттого максимальны требования и к вождю, и к соратникам - см. самоопределение большевиков как "железной когорты", культ "старых борцов" в НСДАП etc. У многолетнего летуна ни демократической партийной команды, ни тоталитарной "железной когорты" не может быть по определению.
Суть глазьевского феномена как раз в том, что социалист-экономист не является политическим животным, чьи действия определяются волей к власти - потому что у подлинного властолюбца всегда хватает ума прокалькулировать цену предательства. Первичной тут является не воля к власти, а некая сверхценная идея, приводящая и к полному уплощению этики, и к сбою всех политических калькуляций. Более уместно тут сравнение с другим экономистом из гайдаровской команды, имеющим устойчивую репутацию человека неадекватного.
К концу 90-х стало популярным присловье "Зюганов - наше счастье", смысл которого был в том, что лидер КПРФ пугает, а нам не страшно, но, напротив, безопасно. Непонятно, зачем было расставаться с тем нашим счастьем, но, раз уж так случилось, пора осознавать, что и кукушонок с деструктивными оргнаклонностями - тоже наше счастье, хотя и не столь симпатичное, как Зюганов. Судьба Онегина хранила.
|
